Давно стараюсь, и напрасно, Поработить себя уму. Смиряться сердце не согласно, Нет утоления ему.
А было время, – простодушно, Хоть и нелепо, жизнь текла, И сердцу вольному послушна Мысль раболепная была.
Ты втайне зрела, возрастала, Ты извивалась, как змея, – О, мысль моя, ты побывала На всех просторах бытия.
И чем меня ты обольстила? К чему меня ты увлекла? Ты ничего мне не открыла, И много, много отняла.
Восходит солнце, как и прежде, И светит нежная луна, И обаятельной надежде Душа бессмертная верна,
И ясен путь мне, путь мой правый, Я не могу с него свернуть, – Но неустанно ум лукавый Хулит единый правый путь.
О, если б бурным дуновеньем Его коварство разнесло И всепобедным вдохновеньем Грозу внезапную зажгло!
О, если б огненные крылья! О, если б в буйстве бытия, Шипя от злобы и бессилья, Сгорела хитрая змея!
«В его саду растёт рябина…»
В его саду растёт рябина. В его дому живёт кручина. На нём изношенный кафтан. Глаза окутаны туманом, Как будто налито шафраном Лицо, и согнут тощий стан.
Надежда милая убита, И что от бед ему защита? Терпеть судьба ему велит. Перед его печальной хатой, Враждебной властию заклятой, Рябина горькая стоит.
«Чего недоставало…»
Чего недоставало Судьбе моей доныне, Отныне близко стало, И ярко засияло В моей немой пустыне.
На россыпях песчаных Цветут внезапно крины, И в одеяньях рдяных Гонцы из стран багряных Примчались на долины.
«Какая тягостная встреча!..»
Какая тягостная встреча! Какая грусть и суета! Зачем, судьбе противореча, Ты всё борьбою занята?
Нерасторжимы эти звенья. Тебе навеки быть рабой. Лежат же тяжкие каменья Покорно в гулкой мостовой, –
Не прекословят же ступени, Когда, всходя от сени к сени Иль нисходя, по ним идут, – Не прекословит лист дрожащий, Когда рукою злой и мстящей Его с другими с ветки рвут.
О, покорись, пока не поздно, Пока не минул ясный день, Пока на дол не пала грозно Всеусмиряющая тень.
«На улицах пусто и тихо…»
На улицах пусто и тихо, И окна, и двери закрыты. Со мною – безумное Лихо, И нет от него мне защиты.
Оградой железной и медной Замкнулся от нищих богатый. Я – странник унылый и бледный, А Лихо – мой верный вожатый,
И с ним я расстаться не смею. На улицах пусто и тихо. Пойдём же дорогой своею, Косматое, дикое Лихо!
«Исхудалый и усталый…»
Исхудалый и усталый Он идёт один в пустыню. Ищет, бледный и усталый, Сокровенную святыню.
Знает он, – в пустыне скудной Есть источник говорливый. Он поёт пустыне скудной О стране, всегда счастливой.
Возле самого истока Положил пророк скрижали. Струи светлого потока Много лет их целовали.
Над скрижалями поставил Он сосуд священный с миром. Он тому его оставил, Кто придёт с душевным миром,
Склонит радостно колени И рукою дерзновенной На себя, склонив колени, Изольёт елей священный.
«Белый ангел надо мною…»
Белый ангел надо мною, И бескровные уста Безмятежной тишиною Исповедуют Христа.
Ангел жжёт полночный ладан Я – кадило перед ним. И в цепях моих разгадан Дым кадильный, тихий дым, –
Возношенье, воздыханье У спасающих икон, Свеч отрадное мечтанье, Утешительный канон.
«Томленья злого…»
Томленья злого На сердце тень, – Восходит снова Постылый день, Моя лампада Погасла вновь, И где отрада? И где любовь?
Рабом недужным Пойду опять В труде ненужном Изнемогать. Ожесточенье Проснётся вновь, И где терпенье? И где любовь?
«В моей лампаде ясный свет…»
В моей лампаде ясный свет Успокоенья, Но всё грехам прощенья нет, Всё нет забвенья.
Нисходит в сердце тишина, Мне чужды битвы, И жизнь безрадостно ясна, Но нет молитвы.
Я на тебя с тоской гляжу, Моя икона, И невнимательно твержу Слова канона.
О, помолись же за меня, Моя усталость, Ко мне молитвой преклоня Господню жалость!
«В глубокий час молчания ночного…»
В глубокий час молчания ночного Тебе я слово тайное шепну. Тогда закрой глаза и снова Увидишь ты мою страну.
Доверься мне опять, иди за мною, На здешний мир не поднимая глаз, Пока, объятый тихой мглою, Полночный светоч не угас, –
И всё, о чём душа твоя томится, И для чего не надо слёз и слов, Перед тобою загорится